В 1925 г. решения жилищного вопроса даже в обозримой перспективе не предвиделось. «Небывалый тупик в жилищном вопросе» — вот диагноз, вынесенный жилищному фонду Новониколаевска газетой «Советская Сибирь». В сто семнадцать новых жилых домов, которые предполагалось сдать осенью, власти планировали заселить более тысячи человек. Однако в этом же 1925 г. совершенно вышло из строя 10 жилых домов, и отмечалось, что около 70 % муниципальных домов находятся практически в аварийном состоянии и вскоре совсем «развалятся», если не начать срочный ремонт, на который нет средств. Не случайно поэтесса Лариса Крымская писала в 1926 г.: «А по углам глухих проулков / Коптятся старые хрычи — / Хибарки, ветер бьет их гулко,/ Никто не хочет их лечить». Это — пейзаж с натуры.
Мало того, что многие новониколаевцы жили скученно, часто качество жилья было плохим. К примеру, в газете железнодорожников «Сибирский гудок» отмечалось, что жилье, которое дают представителям этой профессии, очень тесное и холодное из-за отсутствия сеней. Зимой обитатели таких домов часто простывали и жаловались, хотя и тщетно. Важно и то, что с притоком населения в Новониколаевск средняя жилищная площадь на человека сокращалась: если в 1923 г. на одного горожанина приходилось 4,3 кв. м., то в 1926 — 4,2 кв. м., что составляло лишь половину минимальной санитарной нормы.
Когда умы столичных архитекторов, градостроителей и идеологов новой эпохи были заняты спорами об идеальном советском городе, велись дискуссии о должном облике города-сада, пока размышляли о том, как создать новый быт в доме-коммуне, пока решался вопрос, имеют ли право на жизнь идеи урбанизма и дезурбанизма, пока чертились проекты будущих соцгородов, Новоникола- евск-Новосибирск зарастал «нахаловками», а его население довольствовалось условиями, которые едва ли можно назвать комфортными. «Нахаловка» была столь характерна для 20-30-х гг., что писатель Николай Самохин называл свое довоенное детство в городе-саде Новокузнецке «эпохой бурного образования «шанхаев» и «нахаловок»». Если для Петрограда-Ленинграда приметой того времени являются первые коммуналки, то для Новониколаев- ска, безусловно, — «нахаловки». Газеты часто сообщали о самовольной застройке города. Пожалуй, чаще, чем в 20-е гг., пресса рассказывала читателям об этой проблеме только до революции, когда возникли и разрослись целые нахаловские районы. В июне 1927 г. «Советская Сибирь» писала, что в Новосибирске особенно много самозастройщиков. «Все спешат обзавестись собственным уголком. Они захватывают все более или менее свободные клочки земли, буквально задавили Каменку, изрыли все ее берега и полезли в гору. Застройщики теснятся, загораживают себе проезды и проходы», — сообщала газета. Далее говорилось, что 103 домовладельца прислали в горкомхоз заявления с просьбой утвердить их в правах домовладения. Однако прогноз газеты был неутешительным: постройки скорее всего снесут, освобождая земли под новую застройку. Немало подобных заявлений поступило в апреле 1927 г. от застройщиков Ельцовской слободы. Только в апреле поступило 1460 заявлений об отводе и закреплении земельных участков.
Во всех районах и особенно в окраинных «слободках» Новосибирска постоянно возникали самовольные, «нахаловские» строения, несмотря на противодействия милиции и Земельно-лесного отдела Губкоммунотдела. По мнению доктора архитектуры Б. И. Оглы, рост «нахаловок» в 20-е годы был обусловлен стремлением народа получить пусть и плохое, но отдельное жилье. Это стремление, по его мнению, было формой противостояния людей обобществлению быта и житью коммуной. На наш взгляд, «коммуналкой», в столичном понимании этого слова, жителей Новониколаевска 20-х едва ли можно было напугать. Конечно, случаи выселения «буржуев» из многокомнатных квартир и просторных домов были в Новониколаевске нередки, но этот способ разрешения жилищного вопроса не имел больших перспектив. В городе было крайне мало каменной, многоэтажной жилой застройки и домов с многокомнатными квартирами. Что касается коммун, то они появлялись в начале 20-х все в тех же «нахаловских», а значит дискомфортных, неблагоустроенных и антисанитарных условиях. Об этом говорит, в частности, существование коммуны на ул. Енисейской, 58 (в Вокзальной части, застроенной обычными рублеными избами), где в 1920 году поселилось 45 коммунаров.
«Нахаловцами» становились люди разного социального происхождения и уровня материального благосостояния. К примеру, на Старой Кирпичной улице в пойме Каменки, в одном из очагов «нахаловского» строительства, проживал следующий разношерстный контингент: бедный одинокий инвалид, сапожник, грузчик, бедная вдова, плотник, извозчик, чернорабочий, мелкий спекулянт... Имущих и состоятельных жильцов на этой улице было немного: мелкий торговец да зажиточный мельник- промышленник Ваганов. И рабочие, на которых не хватило «законного» жилья, и классовые враги пролетариев шли на самовольное строительство, не желая остаться без крыши над головой.
«Нахаловцу» стоило значительных усилий построить дом: он не располагал достаточным временем («Нахаловка — горе Новосибирска. Они вырастают за одну ночь в овраге, где свалки и сточные воды», — писал один из авторов московского журнала «Огонек»); «нахаловец» не располагал необходимыми строительными материалами, инструментами и, что самое важное, разрешением на строительство и проектом будущего дома. По этой причине очень многие брались за рытье землянок, которые, как грибы после дождя, росли и на таких ставших традиционными местах, как пойма Каменки, и на заново «осваиваемых» территориях. По воспоминаниям старожила Новосибирска В. Г. Дугалюкова, застройщики Большой Нахаловки воровали лес, который сплавлялся по Оби, и из него строили избушки. Однако в дело шли и куда менее благородные материалы: фанера и ящики, бидоны из-под керосина и даже распоротые консервные банки... Достать хорошие строительные материалы в Новонико- лаевске было не просто. Широко использовались бывшие в употреблении строительные материалы. В местных газетах появлялись объявления типа: «Продается старый годный кирпич от разобранного здания». Жители таких районов, где активно велась самовольная застройка, привыкли к скученности домишек, сараев, углярок, уборных, дровенников и прочих сооружений, где, кстати, тоже можно было жить.
Как свидетельствуют источники, богатая городская усадьба до начала индустриализации часто больше напоминала деревенскую. В наспех застроенных «нахаловках» практически не было огородов. Это касалось, в частности, Малой Нахаловки. При описи имущества ее населения было зафиксировано отсутствие на этой территории огородов и даже дворов. Однако огородами пользовались жители каждой усадьбы Большой Нахаловки. Новосибирские нахаловки отличались: в более старых и крупных люди жили богаче, во многом за счет огородов. Сами по себе «нахаловки» с ростом многих российских городов становятся их особой приметой.
Совершить подвиг — самовольно построить дом — было недостаточно. Необходимо было еще пройти через испытание, которое состояло в утверждении прав на владение данным строением. «Нахаловцы» пытались прикрыться незнанием закона; говорили, что место, на котором они построили дом, все равно пустовало (для заявлений типична формулировка: «Построенный мной домик на свободном месте...»); рассказывали представителям Горкомхоза жалостливые истории типа: дом купили, а уж потом узнали, что построен он самовольно; либо «вешали всех собак» на Колчака, настаивая на том, что в период его власти не требовалось разрешения на строительство, а их дом появился именно тогда. Некоторые формулировки были особенно нахальными с юридической точки зрения и напоминали скорее высказывания крестьян пореформенной эпохи: «Земля — ничья, Божья, вот и строимся». Если горе-застройщики не могли убедить милицию и Земельно-лесной отдел в своей невиновности, им либо отказывали в праве арендовать собственный дом, передавая его другим лицам, либо вовсе сносили самочинные постройки. «Нахаловское» движение было массовым. Только в 1923 году в дело о самовольной застройке подшито 84 листа.
В 1927 г. по факту самовольной застройки было рассмотрено около 500 судебных дел, еще около двухсот на рубеже 1927-1928 гг. находилось в процессе рассмотрения. Многие постройки сносили по решению суда, поскольку они не вписывались ни в какой план. 4/5 новосибирских домов этого периода строилось самовольно. Если по плану прирост жилых домов за три года составлял приблизительно 51 %, то прирост нахаловских строений за три года составлял почти 286 %. Лидировали по темпам самовольной застройки Ельцовский район, «по реке Каменке», Большая Нахаловка и Карьерная слобода.
Фортуна была благосклонна далеко не ко всем «наха- ловцам». Обратимся к некоторым примерам, касающимся отдельных персонажей, которые по разным причинам лишились плодов своего труда. Граждан Утюмову, Мельникова, Власова и других постигла сия печальная участь.
При распланировании участков на берегах Каменки «были включены в число плановых» и те участки, где эти граждане возвели свои постройки. «Вместо того, чтобы утвердить указанных граждан на введенных в план участках, Горкомхоз по причинам формального порядка договора с фактическими владельцами этих участков не заключил, а передает их другим лицам», — написано в заведенном деле. Кроме того, Горкомхоз предложил снести эти постройки, а участки передать другим лицам. Утюмовой, которая отстроилась на злосчастном участке № 13 тридцать четвертого квартала, сослужило плохую службу ее социальное положение. Ей отказали в закреплении на участке по той причине, что Утюмова «собирает тряпье и торгует им на базаре». Утюмова — бывшая крупная домовладелица из Перми, имевшая две мельницы и ломовую баржу, как- то оказалась в Новониколаевске, в то время как ее муж- контрреволюционер уехал в Харбин, где занялся торговлей. Можно ли было с такой характеристикой рассчитывать на утверждение прав владения домом? Утюмовой не повезло, ее не признали владелицей участка и построек.
Больше повезло гражданину Власову. На участок к этому домовладельцу, невзирая на протест Власова, подселили «совладельца» Олина. Постройки гражданина Олина оказались стоящими прямо на вновь запроектированной улице. Поэтому ему и велели перебираться со всем своим скарбом на огород к соседу Власову. Не повезло и гражданину Мельникову. Его «нахаловское» строение в Татарской слободе, находившееся в марте в зародышевой стадии строительства, обнаружила милиция. К осени дом был построен. А в сентябре его уже не существовало. По результатам обследования дома милиция заключила, что это строение «не соответствует требованиям инструкции НКВД от 24 августа 1925 года», а значит, подлежит сносу. Из всех жалобщиков, которые протестовали против решения Горкомхоза, судьба благоволила лишь гражданке Крюковой, чьи права владения на «нахаловское» строение были признаны.